Можно было совсем ничего не говорить, просто сидеть, обнявшись, и смотреть телевизор, этот бестолковый фильм про маньяка-убийцу. А потом раздеться в темноте и лечь. Но ты спросил, зачем все это. Я подумала, ты о кино и сказала, что затем, чтобы каждый мог отличить маньяка от нормального человека. -Да нет, вот это все зачем? Жизнь. Мы с тобой. - Ты выключил телевизор и повернулся ко мне. Вопрос показался мне наивным, и я улыбнулась, все равно в темноте ты не видел моего лица. -Затем, что я тебя люблю! - я постаралась произнести это как можно убедительнее. -Почему ты полюбила именно меня? Неужели не нашлось парня получше? - ты продолжал смотреть на меня, хоть и было темно. Мне не хотелось этих разговоров сегодня, и я попыталась обнять тебя, но ты отодвинулся. -Подожди, - сказал ты, - давай подумаем, зачем мы с тобой? Для того, чтобы передать жизнь новому поколению? Но если у нас будет сын, то его убьют на войне. И мы с тобой будем бессильно глотать слезы. Но даже если не убьют, что его ждет... Я не верю в людей. Я ненавижу себя за то, что я человек! Я перебила тебя, сказав, что смысл жизни в самой жизни, что жизнь это святое. И человек это вселенная, и что без зла не было бы добра. И что у нас еще есть время, пока вернутся родители, и можно раздеться и лечь. Но ты не слушал, ты сказал: -Если жизнь святое, пусть люди не учатся убивать. Но они же не могут остановиться! Осенью меня призовут учиться убивать... А когда я убью первый раз в жизни, какой-нибудь идиот из солдатской психологической службы станет внушать мне, что я сделал все правильно! Я хотела объяснить тебе, что война - вещь неизбежная, что сейчас вводят альтернативную службу и можно пойти на два года санитаром в больницу. Правительство заботится, чтобы у таких, как ты, не ехала крыша. -Послушай, - сказал ты, - почему убивать на войне - это хорошо, а так, как в этом фильме, - плохо? Этот маньяк мог бы пригодиться в бою. Почему бы его ни отправить на фронт? Послушай, может быть, он такой потому, что его отца научили убивать? И его деда, и прадеда. Это отпечаталось в генах, как близорукость! Но в детстве он был таким милым мальчиком, может, даже учился играть на скрипке. Совсем нельзя было угадать, кто из него вырастет. Ты не боишься, что, если я научусь убивать, наш сын окажется маньяком? Я ответила, что не боюсь, ты же не маньяк, хоть твой отец и служил в Афганистане, а дед прошел ворую мировую. Они же не флористикой там занимались. И еще сказала, что есть кое-что поинтереснее, чем эта болтовня. Мы бы, наверное, поссорились, но ты сказал: -Ладно, прости. Ерунда. Я им не отдам нашего сына. Вот и все. Я сказала, что слишком рано думать о ребенке, что нужно сначала окончить школу. И еще про то, что я решила поступать в институт. Ты улыбнулся: -А все-таки хорошо, что мы люди. Мы любим, живем и какая разница зачем! А потом ты писал письма, и на конверте стоял номер твоей воинской части. Мы больше не возвращались к этому разговору, но мне вспомнилась темнота той комнаты, когда я еще и еще раз перечитывала слова, отпечатанные на машинке: "геройски погиб", "награжден посмертно"... Это было о тебе. И никто не скажет зачем. 26 апреля 2002

Сайт создан в системе uCoz