1 Не выход это - прятаться в поместье. Это просто глупо. Мой конь нырнул в овраг, да так резко, что ветер сорвал с меня треуголку. Полная луна улыбалась напудренным лицом с небес, развлекая лес. И от неё веяло страхом. В овраге между деревьями клубился белый пар. Не туман - это точно. Может быть это трусость - взять и сбежать, чтобы ни слуги, ни соседи не знали. Мне все равно: пусть думают, что какой-нибудь зверь убил меня на охоте. Они этого хотят, очень этому рады будут. Никто ничего не говорит, но разговоры соседей при моем появлении смолкали. Да и сам мой дом выжимал меня из себя, как баба выжимает воду из мокрого белья. И всё из-за чего? Не хочу с фальшивой улыбкой кланяться состоятельному соседу, не хочу принимать подношения селян, не хочу делать из слуг запуганных рабов. Глупо, правда? И я заперся в библиотеке, решил так спрятаться, но, кажется, это было бесполезно... Полная луна поселила призраков и фантомов в этом лесу. Я понял, что уже еду в никуда. Кругом была только темнота. Вороньи крылья промелькнули между ветвей и огромная птица опустилась на дорогу за десять шагов от меня. Я натянул поводья. Чёрный гость улетать не собирался. Спокойно он проследил, как я остановил коня. Он посмотрел сначала одним глазом, потом другим. Эти глаза были похожи на два отшлифованных чёрных камня. Пальцами я сжал гриву коня. Нельзя же бесконечно ждать, когда эта тварь уберётся с дороги. В его глазах отражалась полная луна. Я не верю ни в ведьм, ни в леших, всё придумали, чтобы было чего бояться. Это просто глупая ворона, которая не понимает, что копыта моего коня могут превратить ее в груду перьев. Вперед! Каблуки вонзились в конские бока. Ворон даже не попятился, просто подскочил на месте и ринулся на меня. Моя рука сработала быстрее, чем голова: я выхватил пистолет. Хлопок и запах пороха в холодном воздухе. Птица ударилась о землю. Он, кажется, был ещё жив: глядел на меня, распластав по земле крылья, раскрыв клюв. Я пришпорил коня. Завыли ночные певцы - волки. Они выли где-то за спиной. Передо мной лежало болото. Конь мой, не страшась, ступил на мягкий мох. Под его копытами захлюпало. Сам удивляюсь: как это я попал на болото? Вдруг конь встал, как вкопанный, и сдвинуть его с места я не смог. Я спешился, взял его под уздцы, шагнул вперед, но тоже замер. Шагах в двадцати от нас горели жёлто-оранжевые огни с чёрными крестами. Я слыхал о блуждающих огнях на болоте, но это было другое... Я двинулся вперед. Конь нервно переступил копытами, но пошел за мной. Вскоре я разобрал, что вижу: два окна. Просто избушка на болоте... Скоро я стоял возле ветхого плетня. За ним было тихо, даже собака не залаяла. Странно, как можно жить в глухом лесу, на болоте без собаки, да ещё с таким забором? По всему двору торчали жерди с натянутыми верёвками. На верёвках пучками висели сушеные травы. Я пошёл к калитке. Она оказалось заперта просто - стальным крючком. Я накинул поводья на одну из жердей, поднял крючок и прошёл. В глаза мне бросились пучки перьев и кровь на тропинке к дому. В это время дверь дома скрипнула и отворилась. На порог вышла грязная старуха и, сгорбившись, быстро прошла к жердям, сняла несколько пучков травы, подняла с земли берестяное ведро и потрусила обратно в дом. Мне показалось, что она не заметила меня. Я пошёл за ней. -Заходи путник. - Послышался голос, как только я подошёл к двери. Заглянул внутрь. Рыжий свет заливал комнату. Женщина сидела на краю низкой кровати и держала полотенце на лбу маленького мальчика. У него, кажется, был жар. И грубая перевязь на его груди была в крови. -Я просто хотел узнать дорогу... - Заговорил я. - Вижу, ему плохо. Может быть, я съезжу за доктором? -Да, мой сын умирает. - Она встрепенулась, повернулась, и я понял, что она совсем ещё не старая. - Но докторам до нас дела нет. Его ранил кто-то прямо в сердце, и помочь могу только я, больше некому... А дорога... - Продолжила она буднично, но вдруг замолчала. Чёрные глаза женщины мне напомнили вороньи. И я вдруг испугался, мне почему-то вспомнился тот ворон на дороге... Но... Не может этого быть. Оборотней не бывает! Ее чёрные глаза впились в мои. Мне показалось, она узнала всё, что хотела. -За моим домом поезжай вправо. Там увидишь камень. Объедешь его слева. Держись левой руки и скоро на дорогу выйдешь. - Тон её сменился. Стал ледяным. А глаза странно заблестели. Я мешкал. -Но, может, помочь вам чем-нибудь... -Поезжай! - твердо сказала она. - Ты уже сотворил, что мог - это у тебя получается лучше всего! Уходи! Ноги не слушались и я, шатаясь, побрел прочь. За порогом была непроглядная темень. Луна пропала куда-то, словно ей надоело светить без дела. Я на ощупь спустился по ступеням, взял коня за поводья. Направо тоже было свернуть нелегко: кругом сплели свои пальцы кусты можжевельника и шиповника, и коня всё же пришлось вести под уздцы. Ветви цеплялись за волосы и сюртук, царапали шею и бока коня. Скоро я добрался до камня, о котором говорила женщина. Не заметить его было сложно: он призрачно светился в темноте, как остывающая луна. Широкий и плоский, как алтарь. Чёткой чёрной вязью проступал на нем странный орнамент. Мне почудилось, что кто-то, сгорбившись, сидит на нём. Конь мой вдруг взвился на дыбы, шарахнулся в сторону, вырвал поводья и ускакал в темноту. Я упал, ободрал ладони. Стало душно, словно воздух сделался густым. Воротник и шейный платок вцепились в горло мёртвой хваткой. Я смотрел на тень. Она поднялась в полный рост, повернулась лицом. Лицо это оказалось такого же серо-зелёного цвета, как камень и на щеках видны были переплетения орнамента, как на камне. Копна чрных кудрей обрамляла лицо, и я понял, кто это. Это пришло со стороны, будто подсказал кто-то. Дрожащими пальцами я расстегнул воротник и ослабил шарф. Женщина за камнем молчала, только чёрные вороньи глаза блестели, пронзали мою душу. -Встань и подойди, Ричард мак Грайс. - Она не раскрывала рта, но приказ был настолько осязаемым, что я ослаб, как кролик перед змеей и подошёл. -Остановись тут и слушай, Ричард мак Грайс. Ты убил моего сына и Один разрешил мне вершить суд над тобой. - Она положила руки на камень. - Ты не ведаешь вины, считаешь, что прав во всем и не думаешь кроме себя ни о ком. И я говорю: сделайся волком на три года. И если ты поймешь что-нибудь за этот срок, вновь станешь человеком. А пока с того часа, когда ты выстрелил по малодушию, и до последнего часа перед рассветом быть тебе волком... - Последние слова растаяли в воздухе вместе с ней. "Ведьма! - подумал я и испугался. - Вообразила себя хозяйкой судеб! - Я криво усмехнулся. - Всё привиделось мне, скорее всего... Один! Смешно... Я честный христианин и язычество меня не сможет коснуться!" Хотя я вдруг почувствовал в душе необычную лёгкость, словно кто-то держал меня в когтях, а потом отпустил. Я ещё раз усмехнулся. Сейчас я не доверял своим чувствам. Вдруг под ноги подвернулась коряга, я упал, но подняться уже не смог... Всё переменилось вокруг, стало острее, и темнота сделалась мутным туманом. Я попытался осмотреть себя, но голова не опускалась, глаза утыкались в траву. Скоро я перестал чувствовать себя, внутри все молчало, не было мыслей. Я видел все кругом, знал, что делаю. Я шел к дороге... *** Утро накрыло меня жёлтым пухом. Этой ночью я пил страх до дна, я привык к боли. Я лежал на влажной, хвойной подстилке. Слезы лились из моих глаз. Никто не видел их и поэтому не было стыдно. Волки нашли меня, думали я свой, потом погнались за мной, они гнали меня через весь лес. Мне показалось, он бесконечен... Они видели во мне волка, но чувствовали человеческий запах... И я бежал, пока утро не накрыло меня, и тогда я сдался... А сейчас у меня снова две руки, две ноги и мысли в голове, но мне хотелось выть по-звериному на весь лес. Как это страшно: потерять себя, пусть даже на несколько часов! Я не помнил куда шел, цепляясь за стволы.v За лесом послышался охотничий рожок и громкие крики охотников. Трещал подлесок, слышался топот копыт. Мне показалось, кто-то идет сюда... Люди... Спустя несколько минут я увидел... -Смотри, Томас! - мальчишка-конюх ткнул пальцем в мою сторону. Он поднял свои синие глаза на меня и на красивом, бледном лице появилось удивление и страх за меня. -Дик? Я слабо опёрся о плечо старшего брата. Человека с моей кровью. 2 -Да, я был волком. - Не унимался я. - Старуха не обманула. Я был волком! Том сидел, положив подбородок на сплетённые пальцы. Мы были в огромной библиотеке в имении Тома. -Я знаю о старухе на болоте. - Кивнул он. - Но про оборотней... -Я тоже думал - выдумки безграмотных крестьян! -...Не знал. Не знал, что ей дана такая сила. - Его синие бездонные глаза смотрели за меня. Вечером мы разбирали книги. Лампа стояла на полу и выхватывала из темноты рукава, корешки книг, створку шкафа, край плаща на сундуке, мешала всё это, обращала в хаос. -Ворон - священная птица Одина. - Томас поднял голову, закрыл какую-то книгу по медицине. - Но вот зачем ей нужно было обращать собственного сына в ворона? -А зачем меня ей нужно было обращать в волка? Тоже священное животное? Том кивнул. -Может быть, но волк иногда враг. Может быть волчья сущность - просто жертва Одину. У скандинавов был такой обычай сжигать волков и собак. Но ещё по их поверьям в волка обращается человек, совершивший злодеяние. Волк-изгой, предатель, не принадлежащий ни волкам, ни людям... А ворон... Может быть, она так хотела продлить ему жизнь. -И... Мне ждать три года? - я сглотнул. - Слушай, Том, а если это всё мне показалось тогда, если это не повторится больше? - я говорил быстро и отрывисто. - Может, я просто постоянно напоминаю себе, боюсь, что это случится вновь. А если перестать боятся, может, ничего не случится? Но, я боюсь, что это снова начнется, как боюсь... -Я просто не отпущу тебя, запру в замке. - Сказал Том, не отрываясь от книги. -В книгах, наверное, есть ответ, как избавиться от этого? -Нет. - Отозвался Томас и снова перевернул страницу. - Ты должен сам найти ответ и освободиться. Ну, зачем ты стрелял в ворона? - он поднял на меня глаза. -Мне показалось, он нападает. -А если он не хотел подпускать тебя к своему дому? Кто знает, что ты наговоришь потом в приличном обществе? *** Огонь на стенах уносил ночь... У волка есть глаза, уши, мудрость, но нет души. Я видел перед собой только рыжую от огня стену. Это приговор, наказание, но почему-то то, что отделяется от меня в волчьем обличии, и помогает тому мальчику тянуть дальше жизнь. Я знаю, он жив ещё, он не должен погибнуть. Ну и пусть, пусть хотя бы лучшая часть меня поможет кому-то. Ведь я же мучитель и убийца. Мне только семнадцать, а что будет дальше? Мои грехи истребят мою жизнь? Моего отца убил кабан на охоте, мать скоро последовала за ним - из-за моего рождения. В четырнадцать я сказал деревенской девчонке, что не люблю её - она утопилась. Теперь ещё и это... Меня пугает жизнь... Я шагаю от ошибки к ошибке... А Томас не такой. Он спасает жизни - пытается лечить. И не просто от того, что скучно жить в замке за лесом. Я спустился к столу. Мне стала видна фигура Томаса. Всегда чем-то увлечённая, уверенная, заражающая доверием. Я подошёл, заглянул ему в лицо. Он читал. Не мог оторваться от книги даже за завтраком. Вдруг он поднял голову и бросил мне в лицо: -Не хочешь сегодня поехать на болота? *** Домик на болоте, казалось, вымер. Чёрные окна даже не цепляли солнечные лучи. Он потонул в бурых травах и слепом жёлтом свете. Я предложил заехать сюда потом, в другой раз. В ответ брат затянул поводья на жерди забора. Я сделал то же. Как я и думал, в доме никого не было. Может быть, он и вправду умер, а женщина ушла куда-нибудь? Навсегда. Да, права она была, я начал понимать... Но вместе с пониманием растёт страх. Страх перед людьми, перед жизнью, даже перед родным братом. А что, если он через неделю выгонит меня: погостил и будет. Я вернусь домой, а там... Там меня уничтожат... Не мушкетом, пистолетом и ножом... Дверь скрипнула и отворилась. На пороге стоял тот мальчишка. Он нёс ведро с водой. Вдруг он заметил нас, побледнел. Действительно, испугаешься тут: возвращаешься от реки, а дома у тебя появились два незнакомца. Томас подошел к нему, присел, чтобы видеть его глаза. -Где твоя мать? - спросил он. Мальчишка не понимал его, только хлопал большими глазами. - Ты меня слышишь, где твоя мама? Или ты живешь один? Мальчишка залопотал что-то на непонятном языке. -Он же понимал. Я говорил с ним и он понимал... Правда, год назад. - Томас повернулся ко мне. -Ты разговаривал с ними и остался невредим? -Ну, я же говорил, что не знал об оборотнях... Мне показалось, мальчишка услышал знакомое слово. Он тревожно взглянул на меня. Стал рассматривать, и, кажется, вспомнил. Его глаза полыхнули зелёным огнем. Такой маленький, а уже научился ненавидеть. -Его нельзя увезти в замок и расспросить обо всем? Может, там нашелся бы человек, который сможет перевести... -Нет! - резко ответил брат. - Нельзя. Представь, что лесного зверя ты сажаешь в клетку в зверинце. Ты не знаешь, чего от него ждать... -Но ведь... -Её больше нет. - Вдруг совершенно ясно сказал мальчишка. Он распустил шнурок рубахи у горла. На груди у него пульсировал яркий камень. - Она спасла меня, приковала себя ко мне. Теперь она живет мной, а я ей... Том ошарашено посмотрел на меня. Я только закрыл глаза. Вернувшись домой, я бросился на кровать. Я не помнил ничего, мир перестал существовать. Отрезвил меня только волчий облик... 3 В начале недели брат собрался к своему ближайшему соседу - приятелю. Тот жил ближе к городу, а значит и новости у него точнее, и книги новее... Я поехал с ним. Уж лучше слушать возвышенную болтовню, чем превращаться в зверя в человеческом облике в четырех стенах. Третий день уже лил дождь, и дорога утекала ручьями за лес, прочь от города. Скоро добрались. Имение это видно было издали. Не то, что наше: нужно знать, куда повернуть вовремя. У моего брата репутация отшельника. Кто-либо редко добирается до него, да и сам он редко ездит к своим соседям. А если и едет, то совершенно без повода и невпопад. И этим он доставляет массу хлопот любопытным, которым не терпится узнать о его жизни. Брат представил меня знатному соседу. Тот ответил, что ему очень приятно видеть новое лицо в этом захолустье. Откуда ему знать, что моё имение всего в сутках езды отсюда. После обеда заговорили о погоде: Томас отдавал дань вежливости. Я осматривал каминную залу, отделанную красным деревом и дубом, охотничьи рога на стенах и оружие. На потолке - плафон со сценой охоты. По всему видно было, что благородный господин - страстный охотник. Он заметил, что я не слушаю, и сказал. -Мне почему-то кажется, что у меня и у вас, молодой человек, одинаковое хобби. Но, вы только начинаете, а я преуспел в нём. И если молодому человеку охота интереснее наших разговоров, я могу дать проводника - пусть он покажет вам лошадей и собак, а также оружие. - Он взял со стола колокольчик и позвонил. На пороге появился слуга. *** Спустя несколько минут человек по имени Карл вёл меня на задний двор. Благородный господин ошибся, и идти мне не хотелось. Но у благородного соседа я почему-то чувствовал себя скованно, будто какой-то другой человек во мне заставлял меня не быть тем, кто я есть. На воле было лучше. Моросил дождик, он все красил серо-синим. Я, не смущаясь, наступил сапогом в грязь. На воле было лучше. У конюшни была привязана собака. Белая, с серым, с синими, как чистое небо, глазами. Я таких никогда не видел. -Что это за собака? - спросил я человека по имени Карл. -Не знаю. Хозяину подарили, сказали, что охотится хорошо, а на деле не слушается, не делает то, что остальные собаки. Хозяин хочет его пристрелить, чтобы не кормить... -Передай хозяину, что я покупаю его. *** Я хотел было войти в каминный зал, потянул ручку уже, но услышал разговор и остановился. -Вы слышали, - говорил знатный господин, - говорят, в округе появился оборотень. Он никого не тронул пока, Бог миловал, но до такой степени переполошил здешних волков, что те выбрались из леса и рыщут в деревне и на дорогах - даже днем. И кормиться они стали, соответственно, не лесным зверьем... Люди боятся. А если пропадёт кто-нибудь - начнется охота... Может, задержитесь, до ужина не далеко, а поедете утром? -Нет, признаюсь, это новость. Про оборотня я не слышал. Спасибо за приглашение на ужин, но, кажется, лучше поехать засветло, чем бояться темноты и оборотней. Я отпрянул от двери, прислонился спиной к стене, поднял голову. В недосягаемой вышине, на потолке, в пышной зелени собаки терзали волка. *** Мне подарили собаку. Как сказал Томас, это хаски - северная лайка, ездовая собака. И в своре она не охотится. Пёс поджимал уши и рычал на меня. -Ты когда-нибудь выпускал меня ночью? - спросил я, когда мы шли уже по своему заднему двору. -Однажды. Ты бы загрыз меня тогда, если бы я не открыл дверь. Ты не представляешь, что это, стоять лицом к лицу с волком... Мне пришлось отступить. -Я не оборотень, я обращаемый. - Тихо проговорил я. - И поэтому я дважды зверь. Оборотень знает, что творит. -Знаю. - Ответил Томас, также тихо. -Меня боится тот пёс, чувствует волка. -Привыкнет. Я не позволю ему бегать по дому ночью. -Пусть имя ему будет Уллин. - Я не знал тогда, почему мне в голову пришло такое странное имя. Историю слова я узнал потом. Так звали охотника-лыжника. Тоже из свиты Одина. Серые капли дождя растворили меня в себе. Я поднял лицо, они облепили кожу, закрыли глаза серой, мутной пеленой. 4 Похоже было, что дожди зарядили уже до зимы. И с дождями пришла уверенность - зимовать я остаюсь у брата. Он сказал, что я по-своему болен, а больного человека нельзя оставлять одного. Но ведь от болезни умирают. Но я жив и я теперь не боюсь ничего и мне всё равно, что будет завтра. Я лишь ночи жду со страхом. И сегодня я решил сделаться воспитателем животных. Мне нужно приручаться самому и приручить Уллина. Это страшная и эгоистичная попытка... Закат был серо-жёлтым. Казалось, что солнце умирает навсегда, проваливается неизвестно куда и больше не наступит рассвет. Я затащил Уллина в комнату и прикрыл дверь. Он сразу же забился в угол, прижал уши. Он боялся меня, а я боялся, что что-нибудь пойдет не так. Ждать осталось недолго... Когда пёс увидел волка, вскочил и стал лаять. Я сидел и не трогался с места. Было ясно, что если я поднимусь, я разорву его. Но скоро он успокоился и тоже уселся напротив. Я не разу не встретился с ним глазами. Человек - единственное животное, которое ищет взгляда себе подобного. Для остальных чужой взгляд - угроза. Я не отдавал себе отчёта в том, что делаю: повернулся к нему спиной. Оборотень с инстинктами! Спустя секунду я слегка повернул голову: пёс тоже уселся ко мне спиной. И после этой ночи я начал осознавать себя волком, а волк стал чувствовать меня. До этого обе эти половинки существовали сами по себе, и я жёг себя этим изнутри. Я захотел научиться мириться с собой, и у меня получалось. В волчьем обличии я выбрался из своей комнаты. Уллин пошёл за мной. Я теперь его вожак. Я старше и я волк. В библиотеке горел свет. Тихий, жёлтый. Дверь была чуть открыта, и я разглядел брата, который читал что-то. Не брат - чёрное пятно, противовес жаркому пятнышку свечки. Я прошёл в библиотеку. Моя тень зловеще поползла по стене. Томас поднял усталые глаза, вздрогнул, будто увидел призрака. Потом он заметил меня. Я прошёл, не глядя на него, и положил голову ему на колено. -Ну, Дик-волк, я вижу что-то поменялось. - Сказал Том и положил ладонь мне на лоб. 5 Осень из жёлтой стала седой, а потом почернела, и все потонуло в серебристом холодном сиянии. У зимы - чёрный цвет, не смотря на белый снег. Белый волк кажется серым на снегу. А белый снег несёт смерть. Я стал выходить из дома по ночам - брат больше не держал меня. Я стал понимать, что делаю в волчьем обличии. Однажды ночью я наведался на болота. Меня все время манило туда. Уллин теперь бегал со мной. Он как-то понимал меня, и мы подружились, теперь он не отставал ни на шаг всё время, и когда я был волком, и когда я был человеком. Странное сообщество: человек, который отделился от других, потому, что ему кажется, что остальные тратят жизнь без дела, человек, обращенный в волка по собственной глупости и пёс, не похожий на охотничьих гончих. Сообщество, где друг поддерживает друга. А я посредник между собакой и человеком. Домик на болоте вымер. Стал холодным и серым от снега в комнатах и слепо смотрел в ночь провалами окон. Мальчишка, наверное, ушёл к людям на зиму, или насовсем в деревню. Как он без матери? Волком я бродил по замерзшим комнатам, и тогда понял, что дом этот родной мне, будто я родился и вырос тут, что дом этот роднее мне, чем моё поместье даже, усадьба, где я провёл детство. В этом доме я получил еще одну жизнь, хоть и не лучшую. Солнце не спешило выбираться напоказ миру. Ночи зимой длиннее. Мы выбрались из дома на болоте. И я собрался, было, бежать домой в замок, чтобы превратиться в человека в своей комнате, но Уллин побежал в другую сторону. Скрылся уже за деревьями, но вернулся: звал меня за собой. Лес спал, скованный великим зимним сном. Только пар клубился между деревьями. Непонятно отчего - то ли от теплого воздуха над снегом, то ли от мороза. Скоро я нагнал его. Лес сошёл на нет на скалистых холмах, а Уллин всё бежал и звал меня за собой. Но вот он остановился. В склоне холма ясно угадывалась дверь. Вернее это походило на дверь, припорошенную мерзлой землей, опутанной древесными корнями, цвета мёрзшей земли. Серое небо стало светлеть, и скоро облака проткнули кинжалы солнечных лучей. А мы всё бродили около этой двери... -Ну и что там, за этой дверью? - Я наклонился к Уллину. Тот отвернулся: отказывался показывать что-либо человеку. Идти обратно по волчьим следам оказалось сложнее, а вот Уллин бежал бодро. А мне засыпался снег в сапоги, и я падал несколько раз. Утро выдалось на редкость холодным, и я дрожал в одном сюртуке. Хотелось скорее добраться до дома: выспаться. Пяти часов мне стало хватать. Наверное, виной мое оборотничество. Да, с тех пор, как я подружился с Уллиом, волчий облик перестал быть обузой и страхом для меня. Я привык к этому. Я привык быть сильнее, сильнее собаки и даже любого человека. Но с человеком я бы не стал меряться силами. *** -Нет, я не знал ни о какой двери в холме. Я даже не знал о холмах. Ты запомнил, где это? Я кивнул. Брат был немного возмущен. Но ведь что ещё делать в этой глухомани, как не искать тайны? Хотя, Томас взрослый человек и дела у него есть поважнее, чем носиться по окрестностям в поисках всякой ерунды. Я смотрел на брата, взъерошенного, как воробья, и пытался разгадать, что произошло в его глазах, сегодня они были цвета воды перед закатом: глубокие. Омут, илистая топь. Что случилось, когда меня не было? За те двенадцать часов. Я сам виноват, влетел, как ошпаренный, пригляделся... И тут же всё понял. Уж лучше я бы не подходил к нему, а может... -Что случилось? Прости меня, Томас. Я не подумал... -В деревне эпидемия. Пока непонятно... чего... - Как я сразу не заметил синяков под его глазами? Так и есть... Он всю ночь помогал там. Он - единственный доктор в округе. Теперь мне стало стыдно и я теперь не знал куда деть себя и как помочь брату. - Мне опять нужно туда - отнести мазь и лекарства. -Тебе нужно выспаться. Я сам отвезу - только скажи куда. *** Не все болезни приходят зимой. Но зима сама по себе несёт болезнь, не телесную, так внутреннюю, когда мороз сковывает тебя изнутри, превращает в оболочку изо льда, когда ледяной яд отравляет твою душу и ты не помнишь себя и больше всего на свете жаждешь прихода весны. Зима - цвет жестокости. Черный с красным цвет. Я не боялся стать частью деревенской болезни, гораздо больше я боялся потерять себя в схватке с холодной дорогой туда. Я боялся сдаться и повернуть домой. У плетня меня уже ждали: человек в лохмотьях, их было много на нем, они переплетались, образуя причудливый узор. Узор нищеты. Увидев меня, он опешил: они ждали Томаса, но пришел я. -Сэр Томас прислал меня. - Ответил я недоверчивым глазам. - Он обещал лекарства - я привез. Он обещал приехать через два часа. Перед тем, как я отправился, Томас подробно рассказал мне, что я увижу. Но я не видел ни разу, как он лечит. И я должен был ждать его, поэтому он просто попросил, чтобы я оставил лекарства в нескольких домах. Так и получилось. Я вошел в избу. На низкой кровати лежала женщина. Пот градом, котился по ее лицу. Она бредила. Называла имена. Мужчина кинулся к ней. - Я здесь. - Он шептал ей что-то, уговаривал. Она не слушала, продолжала звать. ...Я остановился у плетня, тяжело опёрся о седло. Вид болезней и смертей отнимает очень много сил. Ох, как много! Я не мог больше оставаться там. Я почувствовал, что мои глаза наполняются слезами и я поспешил закрыть их. Как же я слаб. А Том - он находит в себе силы. Или он старается не замечать горя, страдания больных... Я повернулся. Голубые, круглые, как пуговицы глаза лезли в душу. Откуда он взялся? А ведь Уллин же оставался дома? Ну, что ему нужно от меня? Снова поведет меня к своей двери? Я не пойду - у меня не осталось сил. Его взгляд преследовал меня, будто его привязали ко мне. Я не думал, что собака может так смотреть. Созерцать, заставлять и звать за собой одновременно. -Уллин, я домой. - Сказал я, глядя ему в глаза. Он привык к моим глазам и не боялся их. Я взобрался в седло и повернул коня. Он все смотрел, потом попятился. Я погнал коня и скоро добрался до леса. Я заметил на сплошном сером поле чёрную точку. Но это был не куст и не камень. Я скоро добрался до неё. Это был Уллин. Какими-то окольными путями он перебрался сюда и теперь поджидал меня. Остановить и отвести. Теперь это было в его взгляде. Внутри у меня закипело негодование и весёлое удивление одновременно: собака будет мне указывать! Я развернул коня, Уллин потрусил следом и снова сел под копыта. Я сжал губы и усмехнулся. -Ну, хорошо, сдаюсь. Веди! - он задорно вскочил и понесся что есть сил обратно к деревне. 6 Разорвать старые тонкие древесные корни было сложно. Пальцы в толстых перчатках были какими-то чужими и непослушными, хотелось снять перчатки, но я знал, что отморожу руки. Но, несмотря на все это, поработал я хорошо: за час я отгрёб тяжёлую, отмёрзшую землю и оборвал тонкие корешки, которые оплели паутиной дверь. По петлям я понял, что дверь открывается внутрь, и осталось просто выбить замок ногой. Дверь испуганно скрипнула и, ахнув, распахнулась. А внутри меня ждала темнота, похожая на затаившуюся жабу. Какой я, однако, дурак: знал же, что окажусь тут рано или поздно, и не запасся факелом, ни свечой, даже! Вернуться в деревню? При одном воспоминании меня замутило. Нет, я больше ни ногой туда... Я сглотнул и шагнул в темноту. Уллин, не страшась, вошел за мной, только однажды полыхнули во тьме синим его глаза. Вытянув руки, как слепец, я двинулся вперед. Я прошёл с десяток шагов, и вдруг наткнулся на что-то. Руки мои легли на шершавую столешницу. Высокую, мне по пояс. Рука чуть не сшибла керосиновый фонарь. Я нащупал в кармане огниво. Задрожало пламя и я смог осмотреться. Маленькая комната: письменный стол на невысокой кафедре, кровать за ширмой и несчетные книжные шкафы. Монашеская келья - ничего лишнего. Уллин спокойно лежал на коврике перед кроватью и наблюдал за мной, будто он тут живёт, а я пришёл к нему в гости. Я заметил другой фонарь на невысокой тумбочке и поспешил зажечь и его. Стало светлее. Я поднялся на кафедру, опустился в огромное, тяжелое кресло у стола-великана. -Кто же тебя украл у настоящего хозяина, Уллин? Кто подарил тебя тому господину? На столе стояли небольшие деревянные ящики. Я заглянул туда: они были полны пожелтевших бумаг. Я наугад выудил листок: латынь. Тот, кто писал это, хотел облечь написанное в Язык, понятный не всем, со всем понятными знаками, а, может, монаху латынь привычнее... В детстве у меня были уроки латыни, но двух слов я связать не могу: тогда мне казалось, что интереснее рисовать в тетради батальные сцены. Я прочитал всё, но что это всё означает? Я разобрал лишь одно слово Один. Снова Один... *** Я перечитал всё. Монах изучал скандинавов: культуру, язык, обычаи, обряды, их богов. Он делал зарисовки священных камней, идолов, деревьев... И у меня в голове засела нехорошая мысль, стала червем точить меня. Уж не этот ли монах привел на болота знахарку с сыном? А моего пса, действительно, звали Уллин. Я прочитал об этом божестве всё и половину понял. Старик называл его так, а я... Наверное, я как-то связан со всеми ними или я просто угадал. И его не украли. Его хозяин умер два года назад. Просто от старости... Спустя ещё час я понял, что руки мои онемели от холода. Я надел рукавицы и повернулся к Уллину. Тот ходил взад-вперед у двери. Другой двери, серой и невзрачной, с низкой притолокой. Я поднялся с кресла и перед глазами у меня поплыли синие пятна: так затекли ноги. Я пошарил в пыли по притолоке. Мне посчастливилось: дверь ломать не придется, нашелся ключ. Замок натужно скрипнул, и я прошёл. С порога у меня поплыло перед глазами. Надо мной взлетали чайками стрельчатые арки, по стенам вилось готическое кружево в белой патине пыли. Полинялые деревянные статуи смотрели на меня из углов добродушно, кротко и равнодушно. Часовня в холме, красивее местной церкви! С потолка и из-за их спин, на шершавый от снежной крошки вперемешку с пылью пол, снопами падал свет и в нем клубился морозный воздух. Я повернулся к выходу. Уллин стоял и ждал меня, не смея войти. У самой двери стоял один из знакомых мне ящиков. Я подхватил его и прикрыл за собой дверь. Не стоит тревожить обитель, где каждая пылинка поддерживает равновесие и где каждый камень символ бесконечности. Краем глаза я заметил у двери странную тень и вздрогнул, но повернулся и понял, что это просто Томас в шарфе, скрывшим лицо до глаз. А в глазах этих камнем лежала усталость. -Странно, почему каждый крестьянин в деревне знает об этой пещере и о монахе, что здесь жил... - Сказал он, плотно закрывая дверь за собой, разматывая шарф. - Крестьяне видели, как ты поехал сюда. А мне стало интересно, что ты тут такого нашел, что не хочешь ехать домой. На улице уже темно. -Почему? Я хочу... - Эхом начал я, но вдруг решил сказать все сразу. - Этот монах изучал скандинавов. Он записал всю их культуру, но только на латыни... Ты же знаешь, я не силен в ней... Но мне кажется, это он привел эту женщину на болота... - Я осекся. - Как твои больные? -Это грипп. От этого умирают. Но, слава Богу, живы пока все. Один мальчишка даже на поправку пошёл. Только, боюсь, ненадолго... Он смахнул перчаткой пыль с единственного в комнате стула, уселся рядом с ящиком, который я принёс только что. Взял верхний свиток. Раскрыл, пробежался глазами. -Заклинание на древнегерманском, а вот пояснение к нему на латыни: "...только сильное и любящее сердце способно отдать свою жизнь за другого. Это невозможно в наши дни... Но все равно, тот, кто прочтёт это заклинание, по поверью его душа становится частью умирающего и тем самым возвратит ему жизнь. Сам он будет помогать другому человеку жить, но как человек сам уже существовать не будет". Я молчал, потом стал говорить и не узнал своего голоса: -Тебе, Том, везёт. Необыкновенно. Первый, же прочитанный тобой свиток - о том самом ритуале: мальчишка и его мать... Но мне кажется, монашек сам ни во что это не верил... -На то он и монах. Он изучает, но не в праве касаться того, что считается язычеством... -Я тоже не хотел касаться, но меня заставили... 7 Томас увлёкся чтением бумаг. Ехать домой было уже поздно и он решил остаться здесь. С умным псом и волком с человеческим сердцем не страшно. Даже если призрак старика надумает явиться и поработать в своей келье. Я обратился волком, подошел к Тому, забрался на стул против него, положил лапы на стол. Его рука рассеяно похлопала меня по лапе, глаза же не отрывались от бумаг... Прошло много часов, но ничего не поменялось... Тому мешал читать кашель, навязчивый и надрывный. Он недовольно бормотал что-то о простуде. В комнате было уже не так холодно, или мне из-за своей толстой шкуры стало казаться так, а Томас так и не придумал, чем ему разжечь железную печку в углу. И я пожалел, что он не может сделаться волком в теплой шкуре на эту ночь. Я вдруг понял, что ему очень холодно, но он старается не обращать внимания на это и ему совершенно не нужно обращаться в волка, чтобы не мерзнуть... А к утру его стал бить озноб. Я придвинулся к нему, насколько было возможно. Уллин тоже заметил неладное и прижался с другой стороны. Первое, что я сделал, когда вернулся в человеческий облик, отдал ему свой теплый плащ. -Еще простудиться не хватало. - Сказал, кутаясь, Томас. Я не успел ответить. Волчьим чутьем я почуял что-то, поднял голову, сперва замер, потом метнулся к двери. -Что? - Томас не договорил. Снаружи послышался грохот. Прогнившая потолочная балка не выдержала, преломилась, осыпая землю и камни снаружи и внутри. Корни мигом все оборвались, и один с силой хлестнул меня по лицу: мол, не суйся. Не стоило тревожить покой мёртвой кельи, нарушать ход жизни... Я отошёл, стряхивая землю и грязный снег с одежды и волос. -Через дверь нам не выйти теперь. - Сказал Томас. Он стоял уже рядом со мной. - Это не лето: не откопаться. Уллин истерично лаял на дверь. Он знал каждый угол в своем доме и думал то же, что и Том. За весь следующий день я обшарил в келье всё, да и часовню осмотрел. Не нашлось ни потайной двери, ни окна, в которое смог бы пролезть человек. А Томасу сделалось хуже: он говорил, что у него грипп и что он сам виноват - поехал лечить простуженный. Он лежал на невысокой, запылённой кровати, укрытый двумя одеялами и плащом и все равно ему было холодно. А я вовсе не хотел верить. Нет, это не могло быть правдой... За доктором ехать двое суток, а ведь ещё выбраться нужно. Двое суток - так долго... И я тут понял, что нужно делать. Окно в часовне вполне подойдет: волк или пёс выбраться сможет. Я сам... Нет. Да меня же пристрелят тут же! Вот Уллин - его послушают: люди пойдут за ним, но как заставить его вылезти. Так я думал, стоя на краешке постамента одной из статуй, уцепившись пальцами за холодный бордюр окна. Я посмотрел вниз... Только тени и свет, а еще вопрошающая морда с голубыми глазами. ...Пёс оказался тяжёлым, но гораздо сложнее, оказалось, вытолкнуть его в окно: спиной он ударялся о низкую амбразуру и возвращался назад ползком, вместо того, чтобы ползти вперёд. Я даже прикрикнул на него, и эхо оживило своды. Не меньше получаса пошло на уговоры, но скоро пёс уполз прочь в окно. Я вернулся в келью и тут же услышал, как он лает с той стороны засыпанной двери. Я сидел у кровати Томаса. Его каштановые кудри разметались по подушке, и в контрасте с ними лицо его, и без того бледное, казалось белее снега. Болезнь жгла его. Жгла изнутри. Я ничего не понимаю в медицине, но точно знаю, что когда жар, у человека не может быть такого бледного лица... Это означает, что... В горле у меня засел неприятный ком, такой, что если проглотить его, он неминуемо потянет за собой слезы... Раньше я мог бояться, а теперь только боль и горечь в сердце преследует неотступно. И я не хочу верить, что это Томас лежит тут, бледный, как полотно. *** Пришла помощь. Очень много людей. Я не стал говорить с ними. Не стал, потому, что был волком. Они споро откопали дверь и ворвались, как рыночная толпа. Крестьяне, лесничий, управляющий и доктор, который приехал по жалобе на грипп. -А говорили, что здесь два господина! - накинулся лесничий на уже знакомого мне крестьянина. -Двое... А тут один и тоже, кажется, болен... - Сказал доктор, положив руку Тому на лоб. -Да это же сэр Томас - он мою жену лечил. - Сказал крестьянин быстро. -Ничего не понимают, а в медики лезут. Молодежь! - Бормотал доктор. - Ну не испарился же ваш второй! А ну пошли все отсюда! - крикнул он крестьянам. - Мне носилки понадобятся... Около полутора суток, говорите... Не поздно ли? Я выбрался тенью из-за ширмы. Бесшумно скользнул к ящику из часовни. Осторожно взял зубами тот самый, с заклинанием, который перевёл Томас. Выскочил за дверь и понесся сквозь снежную бесконечность. А в голове стояло озабоченное лицо того доктора и возглас: "Не поздно ли?" Скоро меня догнал Уллин, остановил мой полёт сквозь снег, прогнал ощущение великой, гнетущей свободы. Волки воют от чего угодно, но никогда не воют от душевной боли. А я не сдерживаясь, выл на луну всю ночь напролёт, стараясь криком задавить боль. Уллин лежал в снегу, не сводя с меня глаз. Жизнь за жизнь. Страх за страх. Жизнь за малодушие и смерть за ум и справедливость... Синие губы, синие пальцы и бесконечный холод в душе. Снег на ветру... В ту ночь я много раз пожалел, что не могу быть на месте Томаса. Но утром я понял, что могу. Я могу помочь ему жить дальше. У меня теперь две жизни, спасибо знахарке на болоте. Две жизни и свиток с заклинанием... Я спасу его. *** Гулко падали мои шаги. Во всем замке стоял полумрак и было тихо. Как в склепе, подумалось вдруг и меня передернуло. Где он? За эту ночь во мне вымерзли все чувства, осталось лишь тупое желание вылечить брата. Вылечить ценой моей бесполезной жизни. Или, в худшем случае, если я не успел уже, мужественно встретить смерть. Хотя, тогда я и не подумал, что поступком сильного человека будет мужественно встретить жизнь и смотреть ей в глаза, сковав свое сердце вечным льдом... Доктор сидел у его кровати, хмурился, задумчиво трогал пульс. Я вошёл и он поднял голову. В его глазах зажглась какая-то скрытая злоба. -Соизволили-таки явиться, молодой человек. - Бросил он. - А знаете ли, что ваш брат... - Зашипел он. -Уходите. - Уголок рта дернулся неестественно. Доктор жёг взглядом моё лицо, которое тогда было сродни черепашьему панцирю. Что мне доктор? Даже, если бы меня не пускала вооруженная стража, я бы бросился на копья. Он ещё посмотрел, но вдруг закивал покладисто и пошёл прочь. Я пытался прочесть свиток. Древнегерманский. Я пробовал несколько раз, и всякий раз получалось что-то отличное от предыдущего. Я пробовал и не мог сдаться... И когда в очередной раз я произнес неверное слово, меня исправили. Детский голос. Я обернулся. На пороге стоял мальчишка с болота. Он как-то услышал зов и пришёл, как мотылек на свет. 8 Близилось Рождество. Во всём большом замке пахло хвоей. Слуги постарались на славу - хотели хоть как-нибудь скрасить хозяину одинокий праздник. Молодой-то господин Дик, уехал восвояси, когда сэр Томас заболел. Не любит и не уважает совсем, этот Ричард, старшего брата! А Томас замкнулся в себе после своей болезни и не говорил ни с кем, только шептал что-то, словно безумец, зеленоглазому волку с подраненной лапой, которого он пожалел и не убил на охоте, да со странной голубоглазой собакой. Дворовые и слуги очень опасались за душевное здоровье своего хозяина. Сэр Томас раздраженно захлопнул дверь за пухлой кухаркой, сыплющей добротой. "Как же они надоели! Да, я безумен, почему бы не оставить меня в покое!" - подумал он. Он отпустил всех слуг на Рождество, а Уллина запер в кухне. Только бы в доме никого не было... Волк бродит где-то по верхнему этажу... И больно думать о нём. Я же не хотел этой жертвы, зачем он сделал это? Я не хочу принять её. Не хочу... Том подошел к окну, посмотрел во двор. Хорошо было там, в обители пушистых льдинок, красиво... А Томасу было всё равно, лениво, никак. И он не ждал никого... -Не люблю зиму. Слишком холодно, хоть и красиво. - Я прижался спиной к холодной раме. Том поднял на меня свои огромные бездонные глаза. И не знал, что сказать. -Ты же в сюртуке, Дик. - Нервно усмехнулся он. Он смотрел и думал, не снится ли... Я лишь прикрыл глаза и счастливо рассмеялся. -Лапа-то зажила! - я вскинул здоровую, зажившую руку.

Сайт создан в системе uCoz